Время воинов: Боец ДНР — о войне, вере и патриотизме.
На самом деле я знаю Творога с 2013 года, мы встретились на съезде партии «Другая Россия». Тогда он выглядел как модный скинхед: ботинки Dr. Martens, короткостриженая голова и короткие баки, лёгкий бомберок. Сегодня на меня смотрел ещё молодой мужчина, но уже совсем не юноша: немного полноватый, трёхдневная щетина и не по возрасту посеребрённые сединой виски, футболка Burzum, военная высокая обувь, камуфляжные штаны.
Когда я брал это интервью, мне хотелось не столько выяснить фактологию войны, сколько передать грани его, безусловно, необычной личности. Те грани, которые привели этого человека в итоге на войну.
Некоторые его мнения могут вызвать шок у обывателя, далёкого от реалий войны. Впрочем, у меня порой складывается впечатление, что обыватель далёк вообще от жизни. К некоторым его высказываниям надо относиться, безусловно, с юмором, потому как сам он полон иронии и самоиронии к миру и к себе.
Но, как известно, в каждой шутке есть доля правды. В начале нашего диалога он был не особо разговорчив, но по ходу беседы, как мне кажется, мне удалось настроить его на нужную волну. Я постарался максимально сохранить атмосферу, настроение нашего разговора. (прим. - в сокращении)
Итак, мы сделали вид, что не знаем друг друга.
— Здравствуйте.
— Добрый день.
— Представьтесь, пожалуйста. Как вас зовут?
— Меня зовут Сергей, позывной Творог. Я думаю, хватит.
— Расскажите немного о себе. Откуда вы родом, родители, есть ли братья или сёстры?
— Родом я из города Волгограда. Родители там проживают.
— Расскажите, с чего началась ваша война, с чего началось ваше участие.
— Как у всех, с 2014 года. Здесь началась война, а я уже очень много лет ждал, когда Россия начнёт восстанавливать утерянные при развале Советского Союза территории. Эту войну я воспринял как первые попытки долгожданного возвращения границ. Крым вот присоединился к России.
— А вот в 2015 году вы в каком месяце вступили в армию ДНР?
— В феврале я приехал в Луганск, в марте приехал в Донецк, и 28-го я был уже официально зачислен. В военнике дээнэровском у меня с 28 марта стоит зачисление в 7-ю Чистяковскую бригаду. «В огне рождённую». (Усмехается.)
— И на каком участке фронта вы находились на службе в 7-й Чистяковской?
— Тогда была только-только сформирована бригада, подобрана позиция под неё. То есть образовалась Светлодарская дуга. Дебальцево было как раз взято, мы взяли Углегорск. Был план, я так понимаю, сделать ещё один маленький котёл, и под Светлодарском этот котёл предполагалось замкнуть. Ну, собственно, Светлодарская дуга простиралась от окрестностей Горловки и на север, на север, на север. Вновь сформированную седьмую бригаду поставили оборонять эти позиции.
— То есть вы находились в обороне, получается?
— Ну как бы да.
— И как эта оборона выглядела?
— Перед нами была поставлена забавнейшая задача — всячески терроризировать армию противника, дабы они подумали, что очень нас много.
— И как вы справились с задачей?
— О-о-о… Справились мы на отлично. Хохлы действительно подумали, что очень нас много и поэтому в те месяцы подтянули туда артиллерию. Я уж не знаю, что они там в отчётах писали, сколько они единиц бронетехники нашей уничтожили. (Смеётся.) Но по факту почти по пустым позициям работали батареи противника. При этом таким шквальным огнём — по 40, по 60 прилётов, иногда даже больше.
— А какие орудия в основном они использовали?
— В основном 122 мм, гаубичная артиллерия.
— И были потери с нашей стороны?
— Нашему взводу повезло очень, но вот батальон на нашем участке нёс потери. Миномётчики у нас полегли, пять человек: из них двоих «задвухсотило» и трое — «триста», соответственно. Танкисты пострадали, по-моему, один «двухсотый», трое «трёхсотых». Гранатомётку положили всю вообще. Там снаряд прилетел прямо в дом, где они базировались. У них там и склад БК был, и казарма — всё в одном месте. Ошибку они в этом допустили. Но в нашем взводе были только легкораненые.
— И сколько времени вы находились в таком состоянии, когда под обстрелами артиллерии вы изображали большое количество войск ДНР?
— На позициях я находился всего шесть месяцев, конкретно под обстрелами я был три месяца. Первый месяц было вообще тихо, потом мы чуть-чуть сменили позицию — ну на позицию соседнего взвода передвинулись. Там по нам миномётный огонь был. И работала сначала одна, потом две гаубицы — я это в счёт вообще не беру. Под миномётом прошёл второй месяц. А вот начиная с третьего месяца по нам начали стрелять очень активно. Прекратили долбить только в первой половине августа, когда наша артиллерия дала достойную ответку по врагу.
— После этого они прекратили обстрелы?
— Как минимум они стали намного осторожнее. Конкретно по участку, который занимал наш взвод, наша рота, — да, намного реже. То есть в течение трёх месяцев они по нам били каждый день, может быть, раз в два дня — стабильно, в общем.
А потом наша артиллерия хорошо отметила начало августа. (Смеётся.)
Позиции противника, скажем так, пылали.
Притом вся их глубоко эшелонированная оборона пылала. В ту ночь я стоял на высотке. И где-то с часу ночи до пяти утра наблюдал непрерывные серии взрывов. То есть очень плотно обложили украинцев.
— Ну, а до этого чем вы отвечали украинцам? Какую должность занимали? Непосредственно чем во взводе занимались?
— Официально я был гранатомётчиком. Меня поставили командовать расчётом АГС. Нас в расчёте было трое. Один находился в постоянном пролёте, оставались я и товарищ Фирс. Командир расчёта на самом деле у нас постоянно менялся. Я чем-то огорчу командира взвода — он Фирса ставит, Фирс чем-то огорчит — он снова меня ставит. (Смеётся.)
— В общем, окопная жизнь со своими нюансами.
— Ну, в общем, да.
— Расскажите самый запомнившийся момент из того периода.
— Самый запомнившийся момент — это когда у нас завязался очередной траншейно-позиционный бой. Завязался он, как всегда, со «стрелкотни», потом уже добавились АГС (автоматический гранатомёт. — прим.ред.), ПТУР (противотанковая управляемая ракета. — прим.ред.), миномёты, пулемёты. Короче, всё, что было, то и добавилось. С обеих сторон.
Как сейчас помню: высовываюсь из окопа, наблюдаю за пулемётной точкой противника, которая огонь перевела с меня на высотку. Огонь вёлся трассёрами, вечер был, уже темнело, и видно было хорошо. Высовываюсь и понимаю, в общем, что у меня АГС в этом направлении и смотрит. Влупливаю туда «улиточку» ВОГов (ВОГ — выстрел осколочный гранатомётный. — прим.ред.), и пулемёт замолкает. Притом замолкает резко. (Немного молчим.)
— Хорошо. А было страшно высовываться из окопов, когда по тебе стреляет пулемёт?
— Конкретно в тот момент пулемёт шмалял не по мне. Вообще, конечно, приходилось высовываться под пулемётным огнем. Ну как сказать? Страшно. Очень страшно.
Но главное — впасть в состояние боевой медитации, просто вычистить голову от лишних мыслей. Короче, отупеть чуть-чуть. Ну и высовываешься, как деревянный солдат Урфина Джюса. (Смеётся.) Деревянный по пояс.
— Раз заговорили о страхе. Расскажите об этом периоде 2015 года, самый страшный момент.
— Самый страшный момент… Да всё лето, чёрт. (Смеётся.)
Самый страшный момент — это всё-таки, конечно, артиллерия. То есть особенно когда они использовали не 122-й, а 152-й или 155-й калибр — покрупнее. Ощущения пренеприятнейшие. У меня самое близкое к блиндажу упал снаряд метрах эдак в 15, ощущение было такое, будто… Я почувствовал себя консервированной килькой, банку с которой уронили с пятого этажа на асфальт… Вот как-то так. Видишь, если дело происходит вечером, вспышка — и дальше вообще ни разу не смешно. Ну пренеприятнейшие ощущения.
— Я так понимаю, вы достаточно молоды. Сколько вам лет?
— 26.
— Ну я смотрю: виски у вас уже седые.
— Да нет… Хотя ну как нет? Седеть я вообще начал рано, но за 2015 год поприбавилось, конечно.
— Скажите, вы когда уволились из армии ДНР, в 2015 году?
— В сентябре. В первой половине сентября у меня получилось наконец-то уволиться из Чистяковской бригады, там были небольшие проблемы. Увольнялись солдаты в течение двух недель в среднем...
— Ну вот вы в середине сентября уволились. И куда вы поехали?
— (Вздыхает.) В Россию. Радоваться мирной жизни. Надо сказать, что за эти месяцы начала немного ехать крыша. Особенно вследствие артиллерийских обстрелов… Действительно, психика очень страдает. То есть поначалу воспринимаешь обстрелы как что-то само собой разумеющееся: пригнулся — пошёл дальше, когда закончилось.
А через несколько месяцев этих обстрелов — идёшь, прислушиваешься, любой выход, артиллерийский выхлоп где бы то ни было воспринимаешь как начало обстрела, ищешь ближайшую ямку на местности, то есть начинается такая вот солдатская паранойя.
На самом деле если несколько месяцев просидел на позициях, то человек зачастую уже не боец. У меня психика, как я считаю, крепкая, но вот всё-таки подрастерял я нервишки свои.
— Это как-то сказывалось в мирной жизни, в России?
— Нет. Отнюдь.
— Так, а чего же тогда она пострадала, психика эта?
— То, что психика моя пострадала, выражалось не во время мирной жизни. Выражалось это в последний (поправляется) крайний месяц моей службы. В мирной жизни отлично было, ну то есть как отлично? (Вздыхает.) Были затруднения с устройством на работу. (Вздыхает.) В общем, через некоторое время, уже будучи в Волгограде месяца три или четыре, я понял, что мирная жизнь — это просто не моё. То есть у людей какие-то совершенно непонятные для меня интересы.
— Конкретно в чём выражалось затруднение при устройстве?
— Во-первых, никому не нравилось почему-то моё предыдущее место работы, в частности — гранатомётчик.
(В сокращении. Продолжение следует).
Интервью брал Олег Миронов.
Полная версия - http://social.rusvesna.su/blog/43555236585/Vremya-voinov:-Boets-DNR-%20-o-voyne,-vere-i-patriotizme-(FOTO)?utm_source=mirtesen
Комментариев нет:
Отправить комментарий