Армейские и флотские психологи и не только хорошо знают и любят Елену Владимировну. Считают её авторитетным специалистом.
28 мая 2016 года газета Центрального военного округа "Уральские военные вести" опубликовала интервью Натальи Савельевой с Еленой Митасовой. Давайте почитаем вместе.
Профессор кафедры психологии Военного университета Елена МИТАСОВА не любит, когда журналисты перечисляют её многочисленные научные и преподавательские регалии.
А вот про психологию готова говорить часами и с большим интересом.
С энтузиазмом преподаёт и в Школе военных психологов, которую организует для повышения квалификации своих сотрудников Психологическая служба Вооружённых Сил.
И когда мы попросили её рассказать о своём взгляде на работу современного военного психолога, то согласилась сразу.
– Вы рассказываете слушателям о мастерстве реабилитационного психолога. В чём заключаются основные задачи этого важного направления психологии?
– Мастерство психолога-реабилитолога – в умении стать родным для того человека, с которым он работает.
Если военнослужащий получил тяжёлую травму, а тем более остался инвалидом, поделиться одолевающим его страхом перед будущим, навязчивыми, кошмарными воспоминаниями пережитого с близкими зачастую невозможно.
В такой ситуации мастерство психолога проявляется в том, чтобы установить такие отношения, когда человек сможет ему поверить и поделиться своей душевной болью.
Только тогда можно реально помочь.
Виктор Франк говорил: «Нет никаких техник, нет никаких приёмов – есть просто встреча двух людей».
Понимаете, встреча двух людей!
Восстановить потерянные смыслы и социальные связи человека сможет только тот, кто сможет встретиться.
–Елена Владимировна, почему для вас так важно участвовать в работе школы военного психолога?
– То же самое чувство, которое держит меня в Военном университете, – сопричастность. Мне важно быть частью чего-то большого и значимого для людей, чувствовать свой вклад в развитие огромного организма, каковым являются Вооружённые Силы страны.
Возможно, истоки этого чувства в прошлом, когда мы все вместе строили наш общий дом. Я гражданский человек, а здесь, в школе, чувствую, что «служу» моей Родине.
– Как должна, с вашей точки зрения, быть организована психологическая помощь военнослужащим при выполнении ими специальных задач?
– Если смотреть с формальной стороны, то должно быть специальное помещение, обеспечивающее конфиденциальность, психологический и физиологический комфорт (можно курить, пить чай), место, где встречаются психолог и военнослужащие.
Это может быть и оборудованная в соответствии с такими требованиями палатка.
Если говорить о личности самого психолога, то тут тоже много важных нюансов.
Во-первых, реабилитацией может заниматься только зрелая личность.
Например, когда я поступала учиться на психолога, у нас был возрастной ценз – моложе 30 лет не брали.
То есть желательно, чтобы психолог имел жизненный багаж, опыт переживаний (и не только позитивных).
Во-вторых, психолог, который занимается реабилитацией участников боевых действий, сам должен иметь ценностные установки относительно тех боевых ситуаций, в которых участвовали военнослужащие.
Если я как психолог думаю: «Что он там забыл?» – я не смогу ему помочь.
Психолог сам должен понимать справедливость, необходимость и правильность этих боевых действий.
В-третьих, у психолога должна быть внутренняя готовность к тому, что военнослужащий может отказаться от помощи.
Воспринимать этот отказ нужно не как обиду, а через понимание того, что человек не готов сейчас общаться.
Люди разные, большинство из них вообще не готовы рассказывать, что они пережили в боевой ситуации, как убивали других людей и что думают по этому поводу.
Нужно завоевать доверие и сформировать запрос на получение психологической помощи.
Это иногда очень сложно, поскольку речь идёт не только о просветительской работе психологических служб, но и внутренней работе участника боевых действий по изменению Я-образа.
Если проще, то мужчине, сильному, мужественному – осознать себя человеком, который нуждается в помощи и поддержке.
Случается, этого не происходит никогда.
Я знаю участников боевых действий, которые годами мучаются от посттравматического синдрома, но так и не приходят на консультацию…
– Удалось ли вам донести свои мысли до участников школы?
– У меня были сомнения, что практически важного можно дать за такой короткий промежуток времени – шесть часов, которые отводились каждому педагогу.
Набор конкретных приёмов? Это правильно, но у меня не получается!
Я могу, конечно, научить, как «ставить якорь», делать вот это и делать вот то, может быть, так и надо.
Но мне кажется, что при работе с психологами важно расширять их взгляд на мир, по- этому столько времени я трачу, чтобы рассказать базовые пресуппозиции НЛП – они для меня философия жизни, философия нашей профессии.
Я считаю, одна из важных задач психолога-реабилитолога не то, какую применить технику на релаксацию или на отреагирование, хотя это тоже важно.
Задача – в поиске смысла боевой деятельности и смысла гибели товарищей.
Вот это основное!
Человек, нашедший смысл прошлой деятельности и смысл своей будущей жизни, будет легче восстанавливаться – он получает некую опору, зацепку, страховку от суицидальных действий.
Вот об этом я старалась говорить с участниками школы и, надеюсь, мне это удалось.
p.s. От лица организаторов психологической работы и военных психологов благодарим Елену Владимировну за многолетний труд на благо Отечества и его Вооружённых Сил.
Пожелаем, чтобы её душевное тепло, которое она передает психологам, возвращения к ней в виде слов благодарности, поздравлений и позитивных пожеланий.
Новых профессиональных побед и, конечно, здоровья в эти непростые инфекционные времена!
Полагаю, Елена Владимировна, по-прежнему, как в старые добрые времена, находит время знакомиться с публикациями блога ...
