Зачем в "красной зоне" ковид-госпиталя работает психолог – и как она справляется.
Окончание.
***
Постучавшись, в кабинет психолога заходит доктор.
– Юлия Семеновна, я могу вот этому мужчине назначить? Он несколько дней не спит.
– Конечно!
"Это не препараты, которые "давят" психику или "делают овощем", чего многие опасаются, – объясняет назначение Юлия Мохова.
– Но бывает, что фармподдержка по назначению врачей необходима.
А поскольку у меня есть опыт работы с препаратами, могу порекомендовать что-то врачу, который может и не спрашивать у меня ничего.
Это и есть работа связки врача, клинического психолога и пациента.
Не всегда пациенты предупреждают о приеме иных препаратов – о зависимости от наркотиков, например.
В таких случаях я могу поговорить об этом с пациентом, чтобы помочь и ему, и врачу".
"Психологи иногда помогают дополнить клиническую картину", – соглашается врач-терапевт Ирина Сухомлинова и рассказывает про опыт взаимодействия с психологом в "красной зоне":
"Трактовать состояние иногда приходится по внешним симптомам: КТ может запаздывать, лабораторные анализы только взяли.
Восприятие пациентом своего состояния меняется: он может считать, что у него все хорошо, а на самом деле мы смотрим на сатурацию и катим больного в реанимацию.
Или, наоборот, пациенты говорят, что умирают, просят подержать их за руку.
В таких случаях мы прибегаем к помощи Юлии Семеновны.
Важно все объяснить пациенту, донести, как будет проходить лечение.
Но ввиду загруженности – лично у меня 27 пациентов – нет временного запаса, чтобы обсуждать что-то помимо лечения.
А людям страшно.
Кто-то уходит во внутренний кокон, а кто-то цепляется за жизнь в прямом смысле – в том числе обещая "порвать" врача, протягивает руки, сам не понимая зачем.
Просыпаются инстинкты.
Поэтому по моментам переживаний подключаем психологов".
Пациенты третьей волны отличаются от тех, кто лечился в "Ленэкспо" в самом начале и осенью-зимой, отмечает Юлия Мохова:
"Информированность, которая, казалось бы, благо, принесла много бед.
Здесь про индийский штамм с такой-то смертностью, там про неэффективность прививок – шквал информации, которую человек получает, находясь на больничной койке.
Котел тревоги кипит.
"Вот написали: молодые болеют тяжело. Я уже чувствую, что мне становится тяжело", – сказала мне молодая девушка, накручивая себя.
В первую волну даже приходилось просить СМИ прекратить делать фото у "Ленэкспо" и называть пациентов "узниками концлагеря".
Сейчас возрастные пациенты лучше переживают ковид психологически.
Они многое видели в своей жизни и не очень хорошо владеют интернетом".
По наблюдениям психолога, большую часть жалоб на врачей и остальных медиков пациенты пишут в первые и вторые сутки – "период, когда людям сложно понять происходящее вокруг".
"Часть жалоб только добавляет негатива и не меняет ситуацию: "Ко мне не подошли через пять минут", "Со мной говорили две минуты, а не два часа".
Сейчас в павильоне поддерживается определенная температура, но кто-то укрыт двумя одеялами, а кому-то, наоборот, жарко.
Когда вчера читала жалобы, было грустно.
На первом листе написано: "Невозможно холодно, мы в Антарктиде", – а на втором: "Над нами издеваются – так душно".
В "Ленэкспо" и крупных больницах с большими палатами, куда попадают люди с тяжелыми формами COVID-19, есть и дополнительные факторы стресса, объясняет Мохова:
"Нет палат, все перемещаются свободно, а гигиенические процедуры никто не отменял.
Это напрягает.
Боление – это интимный процесс.
Личное пространство – насущная потребность.
Уже его отсутствие большой стрессовый фактор".
Но "в некоторых ситуациях молодое поколение радует", добавляет Юлия Семеновна:
"Меньше стеснения в обращении за психологической помощью.
Мне не нужно преодолевать сопротивление: "Я сильный – держусь".
Не держится, а трясется вместе с кроватью, а ночью рыдает ночью в подушку так, что соседи спрашивают: "Не посмотрите мальчика?
Он всю ночь проплакал: мама в реанимации.
Ему казалось, он тихонько, но весь сектор слышал".
Культура обращения к психологам в России низка: необходимость психологической помощи может расцениваться как слабость и неумение справиться с ситуацией.
Воспитывали: "Чего плачешь? Надо быть сильным!"
Это проявляется и здесь.
В том числе поэтому про психологов мало говорят.
Кто признается в своей слабости не физической, а душевной?
"Мне было плохо, я плакал, ругался матом оттого, что ненавидел всех, хватал докторов до синяков".
Перед выходом в "чистую зону" Юлия Семеновна возвращается к разговору о том, почему она здесь.
"Дед прошел всю войну. Не любил о ней говорить, всех делил на тех, с кем можно в разведку, а с кем – нет, друзей у него было мало.
"Юля, о чем я буду говорить с людьми, которые не были на передовой? – сказал он как-то.
– Они хорошие, но о чем говорить?
Может, посочувствуют, скажут, что я герой, а мне этого не надо.
А "свой" по взгляду все поймет".
Я ведь тоже не пойму людей, если не буду здесь.
Это не значит, что я из стойкой породы.
Тоже плачу, бывает тяжело.
На броневичок не лезу: не ради почестей работаем.
Просто с этим ковидом людям помощь нужна".
Артём Лешко. Настоящее время.
Комментариев нет:
Отправить комментарий