Владимир Кожемякин, aif.ru: — Александр Григорьевич, сколько в России людей, получивших психические травмы в Афганистане, Чечне и других горячих точках?
Александр Караяни: — Некоторые исследования показали, что посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР) страдали немногим больше 17,2% воинов-афганцев.
Много это или мало?
Через ту войну прошли 620 тыс. советских граждан.
Получается, что подобные проблемы могли наблюдаться у 100 тыс. «афганцев».
Мне цифра кажется избыточной.
Более того, сегодня появляются экспертные «мнения», по которым 65% или даже 95% участников боевых действий возвращаются домой с психическими расстройствами.
Некоторые вообще утверждают, что ни один человек не может вернуться с войны здоровым психически: мол, все они больны.
Как все обстоит на самом деле?
Согласно одной из американских моделей таких психологических последствий, есть три категории участников боевых действий, по-разному переживающих участие в военных событиях.
Первая — военнослужащие, испытывающие «посттравматический рост»: это люди, которые прошли через горнило испытаний, стали крепче и однажды вдруг обнаружили в себе новые силы, ресурсы для более активной, насыщенной жизни.
Вернувшись, они ищут сферы приложения своей активности.
Таких примерно 15-20%.
Порядка 60-70% — это люди, которые испытывают кризис реадаптации.
Им требуется время — минимум 1-2 месяца, чтобы самостоятельно или при помощи психологов, социального окружения подстроиться к мирной жизни.
Третья категория — люди, действительно страдающие ПТСР, их может быть тоже до 15-20%.
Кстати, у американцев в ходе последних военных событий в Ираке и Афганистане объемы таких расстройств были в тех же пределах.
Даже по этой пессимистической модели более 85% ветеранов боевых действий возвращаются домой психически здоровыми и не требуют медицинской помощи.
Им нужна психологическая помощь, поддержка общества.
По другой, российской, модели, которую предложил специалист в области изучения психотравм, профессор Михаил Решетников, подобные травмы во время военных событий получают лишь 3% их участников — те люди, которые подвергаются смертельной опасности, близко видят смерть других, работают с телами погибших и т. д.
Из них около 61% справляются с этими проблемами самостоятельно в течение 2 лет, а где-то у 38% развивается посттравматическое расстройство.
К примеру, если взять военную группировку в 500 тыс. человек, то в пределах 16 тыс. из них могут страдать боевыми психическими травмами, а отсроченные негативные посттравматические стрессовые расстройства могут наблюдаться у 6200 человек.
Эта модель представляется более реалистичной.
Ещё цифры: в Израиле было до 7% психотравмированных прошедших в войнах, в британской армии — 3,8%.
Вроде немного, но всем им нужна психологическая помощь.
Это серьёзная проблема для любого государства.
Владимир Кожемякин, aif.ru: — Какие последствия психических травм могут наблюдаться у тех, кто вернулся к мирной жизни?
Александр Караяни: — Боевой стресс — важный и эффективный инструмент выживания в экстремальной обстановке.
Именно он делает вчерашнего школьника, музыканта, рабочего настоящим бойцом.
Однако порой этот конструктивный стресс накапливается и переходит в деструктивный.
И тут появляются очень серьёзные проблемы в самочувствии, которые ставят под угрозу не только выполнение задач, но саму жизнь человека.
А когда стресс значительно превышает возможности адаптационных механизмов человека, происходит их слом и возникает боевая психическая травма.
Военнослужащий начинает совершать безумные, казалось бы, поступки: может бежать навстречу огню противника, замирать под этим огнем.
У воина могут возникнуть функциональная слепота, глухота, немота, паралич конечностей, всего тела.
Мозг, чтобы спасти себя, изобретает различные способы вывода организма из опасной обстановки и производит такие страшные действия.
У отдельных военнослужащих такие способы поведения могут закрепляться и проявляться позже — как отсроченная патологическая реакция на психическую травму (ПТСР).
Тяжелые переживания травматического опыта проявляются в виде ночных кошмаров, в навязчивых мыслях и воспоминаниях, в пресловутых флешбэках, когда от какого-то триггера — звука, картинки, запаха, от вида чьего-то лица вдруг вспыхивает внезапная реакция: человек падает, занимает «боевую позицию» или проявляет агрессию.
Он чувствует, что как будто реально находится в смертельной ситуации, и действует точно так же.
Таких триггеров могут быть десятки и даже сотни.
Война постоянно вторгается в жизнь участника боевых действий, страдающего расстройством.
Это настороженность, гипербдительность, ощущение себя в готовности отразить нападение, восприятие окружающей мирной среды как враждебной.
Все это тяжело переживается, поэтому человек стремится избежать любых воспоминаний, мыслей о войне, а также людей, мест, в которых что-то хотя бы символически намекает на травматическую ситуацию, часто на войну в целом.
Такие люди могут не ходить на встречи с ветеранами, и вообще туда, где есть кто-то в камуфляже, не смотреть телевизор, не читать газет, потому что боятся опять столкнуться со своим прошлым.
Есть и установки по отношению к себе и другим людям, сопровождающиеся сильной негативной эмоцией.
Особенно ярко переживаются вина выжившего, восприятие себя побежденным, недостойным, никчемным.
Поэтому психологи, врачи, все общество должны помочь им вернуться с внутренней войны, которая их терзает.
У ветеранов войны сильно, иногда болезненно обостряются четыре потребности: быть понятым, признанным, принятым и поддержанным.
Если они своевременно удовлетворяются, ветеран себя чувствует в своем социальном окружении достаточно комфортно.
Если нет, то общество представится этим людям чужим, и их поведение выстроится в соответствии с этим представлением.
К счастью, в России делается все для того, чтобы такого не случилось.
Но, главное, наши ветераны должны чувствовать тепло, поддержку в своих семьях, на работе, в общественных местах — чтобы наше общество не раскололось и было прочным.
Продолжение следует.
Комментариев нет:
Отправить комментарий