среда, 8 июня 2022 г.

Китаев-Смык Л.А. Боевой посттравматический стресс (продолжение).


С позиции академиков П.К. Анохина и К.В. Судакова, стадийность развития ПТСР можно рассматривать как череду формирований функциональных систем, способствующих адаптированию психологически травмированного человека к «требованиям» дальнейшей жизни (Анохин П.К., 1980; Судаков К.В., 1981). 

Важным психотравмирующим фактором становится длительное пребывание воинов в зоне боев. 

Казалось бы, хорошо известно, что многие из них в сражениях «закаляются», адаптируясь в смертельно-опасной обстановке они осознают себя стойкими, непобедимыми, неустрашимыми. 

Обширные исследования боевого стресса в «афганской» и на «чеченских» войнах, проведенные Е.В. Снедковым, существенно дополняют и исправляют вышеприведенное суждение о «боевом закаливании». 

Он обнаружил, что действительно на протяжении до 6-ти месяцев пребывания в боевой обстановке у 20,3% боевого контингента повышаются адаптивные способности личности, бойцы становятся стойкими, обстрелянными, способными успешно противостоять противнику. 

У 42,6% воинов нет заметных эмоционально-поведенческих изменений. 

Однако у 36,1% — возникает «стойкая социально-психологическая дизадаптация»

В боевых подразделениях, участвующих в боях от 7-ми месяцев до 1-го года, число солдат и офицеров с повысившейся адаптивностью к боевым экстремальным воздействиям уменьшалось до 5,8% 

и, напротив, «стойкая дизадаптация», — нарушение способности адаптироваться к опасностям и тяготам войны, — была отмечена в 61,1%. 

Пребывание более года в боевой обстановке создает такую «личностную дизадаптацию» у 83,3%; спустя год ни у кого уже не сохраняется повышенной адаптированности к боевому стрессу (Снедков Е.В., 1997, с. 31). 

«Вероятность развития хронических последствий боевой психической травмы напрямую зависит от тяжести перенесенного стрессорного воздействия и продолжительности пребывания в условиях театра военных действий. 

Она увеличивается у военнослужащих с наличием акцентуации характера эпилептоидного, гипертимного, неустойчивого и конформного типа» (Снедков Е.В., 1997, с. 44). 

Привлекает внимание то, что во время локальных войн Советского Союза и России в минувшем столетии процент случаев «военной истерии» был меньше (по данным Е.В. Снедкова, там же), чем в ходе I и II Мировых войн (по данным С.Н. Давиденкова) (Давиденков С.Н., 1915; Психозы и психоневрозы войны, 1934 и др.). 

Причина различия не только в разных методах диагностики, но и в том, что I и II Мировые войны были в значительной мере патриотичны и, что немаловажно, велись «публично».

Напротив, «афганская война» велась «секретно». 

«Военнослужащим-афганцам», как правило не позволялось разглашать — где и как они были травмированы. 

Даже их — убитых хоронили «секретно», не указывая, где погиб. 

Это подавляло демонстративную (истероидно-конверсивную) составляющую в симптоматике ПТСР. 

Во время «чеченских войн» к такой форме «подавления» прибавилось создававшееся СМИ отрицательное общественное мнение об этих войнах и о возвращавшихся с них ветеранах.

Их невольная истероидная демонстративность инвертировалась (превращалась) в другие проявления ПТСР. 

Сравнивать ПТСР, возникавшие во время разных войн, — дело неблагодарное, так как не было единых критериев. 

И все же. 

Анализ клинических данных, накопленных во время Великой Отечественной войны, свидетельствует о том, что «были отмечены колебания в течении психотического процесса травматической этиологии от легкой оглушенности со спутанностью до картин тяжелой и ирреверзобильной травматической дедеменции

Динамика описываемых форм представляется в следующем виде. 

Частота процесса: второй год войны — 5,5%, третий год войны — 4,3%, четвертый год войны — 2,4%. 

Выписано в часть: второй год войны — 23,1%, третий год войны — 56,5%, четвертый год войны — 20% к числу лечившихся. 

Второй представлена группа экзогенных психозов. 

Довольно обширное место в этой группе как специфические психозы военного времени занимают психозы в связи с тяжелой потерей и соматическим истощением. 

Во второй год войны — 6,9%, в третий год — 7,2%, в четвертый год — 4,6% ко всему числу лечившихся в психотделениях. 

Характерным клиническим ядром у больных этой группы является картина своеобразного гипоманиакального возбуждения часто со спутанностью, создающей картины подлинной спутанной мании. 

В отличие от других форм экзогенного типа реакций, астения никогда не преобладает.

Больные весьма приподняты, возбуждены. 

Наблюдается упорная асомния, переоценка собственных возможностей, постоянные переходы от благодушия к гневу, эксплозивным реакциям и двигательному возбуждению.

Интересно отметить, что в первые годы войны в обстановке тяжелых и изнурительных оборонительных боев, часто в обстановке окружения и пр., наблюдалось большое преобладание этих форм психоза, нежели в последнее наиболее благоприятные для фронта годы: во второй год войны — 18,9%, третий год войны — 10,2%, четвертый год войны — 8%. 

Такое демонстративное снижение случаев заболевания с острыми или более пролонгированными психогенными процессами, естественно, находит свое объяснение в изменившихся в благоприятную сторону условиях ведения войны, повышении морального состояния участников боев и прочих условиях позитивного порядка» (Гаврилова Т.В., 2005, с. 62). 

Современные историки отмечают, что «советские психиатры единодушно указывают на сравнительную малочисленность психогенных, в частности истерических, реакций среди участников Великой Отечественной войны. 

В этом, несомненно, сказываются высокий морально-политический уровень бойца Советской Армии и большая нервно-психическая выносливость советского человека» (там же с. 62–63). 

Патетика этого суждения не должна вызывать недоверие к ней. 

Я сам помню, что уверенность в разгроме фашизма преобладала во время Великой Отечественной войны и положительно влияла на стойкость населения СССР и Советской Армии. 

Однако вызывает сомнение утверждение о том, что преобладала «сравнительная малочисленность психогенных, в частности истерических, реакций среди участников Великой Отечественной войны». 

Тогда жестко карались любые проявления «пораженчества», «упадничества», «неверие в свои силы». 

Потому заместители по политической части (замполиты) начальников военно-медицинских учреждений (медсанбатов, госпиталей и др.) часто были вынуждены корректировать сообщения (сводки) о диагнозах, уменьшая численность истериков, астеников. 

Если бы замполиты не делали бы этого, то были бы наказаны за «плохую партийно-воспитательную работу». 

Потому достоверность исторических документов может быть выявлена только с учетом лжи, заключенной в них. 

Как указывалось, благополучное, не желающее омрачать своей жизни население США не было готово принять «вьетнамских ветеранов». 

Это породило «эпидемию» самоубийств. 

Тогда же возникли понятия «ПТСР» и «вьетнамский синдром». 

Наиболее психотравмирующим фактором, усиливающим ПТСР у возвращающихся после боев в Афганистане «афганских ветеранов», было, напротив, неприятие их все более беднеющим населением СССР. 

В последнее десятилетие коммунистического режима в советской стране была крайняя недостаточность продовольствия, одежды, жилья и длиннющие очереди во всех магазинах.

Афганские ветераны имели льготы, т.е. право вне очереди покупать еду, промтовары. 

Это вызывало озлобление людей, стоявших там часами, «ветеранам кричали: “Убийцы! Недобитки!” или что-нибудь подобное, — писал тогда профессор Н.Н. Энгвер. 

— Дело кончается либо драками, либо самоубийствами. 

Я хочу, чтобы все поняли: “афганцы” приходят к мысли о самоубийстве потому, что для них непереносима мысль об утрате своей ценности, своего достоинства в глазах соотечественников, чье раболепное молчание не уберегло солдат от страшной судьбы.

“Афганцы” не могут перестать хотеть быть ценимыми. 

Наша черствость ввергла их в войну, наша же черствость доводит слишком многих из них до самоубийств. 

Этот урок афганской войны надо усвоить всем» (Энгвер Н.Н., 1991, с. 4).


Комментариев нет:

Отправить комментарий