Наталья Олифирович, кандидат психологических наук, системный аналитик, председатель совета республиканского общественного объединения «Общество психологов и психотерапевтов «Гештальт-подход» (Беларусь).
— Наталья, почему вы начали заниматься темой непережитого горя войны? Оттого ли, что ваша родная Белоруссия пострадала в Великую Отечественную больше всех? Или это что-то личное?
— В Белоруссии психологическая травма народа ощущается особенно остро. Ведь у нас погиб каждый четвертый. Только агрессия здесь выражается иначе, непублично, люди начинают болеть, так чувства подавляются, уходят в психосоматику. Такого количества онкологии, как в Белоруссии, в бывших республиках СССР нет нигде.
— Так Чернобыль же рядом!
— Обычно сетуют на него. Но я как специалист смею предположить, что многие болезни связаны с невозможностью выразить открыто свои чувства. Мы были первыми, на кого напали, на нашей территории почти четыре года стояли фашистские войска, конечно, мы видели и пережили больше других.
Чтобы спастись, нужно было молчать и терпеть. После войны невыраженный гнев дал о себе знать различными заболеваниями. У белорусов вообще плохо с проявлениями агрессии, но это не потому, что ее нет, — чаще всего она выражается пассивно, мы не способны протестовать открыто.
— Так это же хорошо?..
— Для других — да. Но не для нас самих. На самом деле мы тоже злимся. Вот только не можем это продемонстрировать. Не раз наблюдала картину: проходит мероприятие психологов, съезжаются украинцы, белорусы, русские, и сразу видно, кто есть кто. Чем-то вечно недовольные украинцы устраивают гвалт на пустом месте, россияне добиваются своего, белорусы же изначально согласны на любые трудности и лишения. Дают плохой номер в отеле — благодарим. Да, нас любят за долготерпение, но мы не скандалим вовсе не потому, что всем довольны. Это в том числе и влияние оккупации.
— Это касается психологии целого народа или каждого человека?
— Я много лет занимаюсь семейной терапией и за это время видела сотни генограмм — карт историй семьи, и каждая из них удивительным образом показывала связь настоящего с опытом бабушек и дедушек. Иногда человек не осознает, почему в его жизни происходит то или другое событие.
Я сама тому пример. Очень долго я не могла понять, отчего у меня нет доверия к мужчинам — не в плане личных отношений, а вообще. Не верю друзьям, коллегам, бизнес-партнерам…
Когда моя немецкая коллега Маргрет Барт развернула мою семейную карту, то выяснилось, что отец мамы, мой дедушка, пропал без вести. Собственно говоря, я об этом всегда знала, но не акцентировала внимание. Могилу деда долго не могли найти, бабушке не платили за него пенсию, говорили: а вдруг он предатель?..
Только в 70-х годах обнаружили братское захоронение с останками, где был и его медальон. Дедушка получил посмертное право называться героем. Наша семья была полностью реабилитирована. Но прошлое уже наложило свой неизгладимый отпечаток.
Наверное, подсознательно я понимала, что если бы не эта трагедия, то жизнь моей мамы, якобы «дочки дезертира», а затем и моя могли бы сложиться иначе. Я выросла с осознанием того, что мужчинам нельзя доверять. Мужчины ненадежны, они пропадают без вести, уходят в никуда, оставляя женщин одних расплачиваться за все…
История Т. «Дед сбежал из немецкого плена и зимой 1943-го пришел в отчий дом, к молодой жене. Та плакала, просила остаться, но это даже не обсуждалось. Она дала мужу свою одежду, тайком провела через три реки (везде стояли немцы), и они простились навсегда. Вернулась и слегла в горячке, а когда через месяц пришла в себя, то поняла, что ждет ребенка. Слухи, сплетни, грязные домыслы соседей, ей вслед едва ли не плевали — никто же не знал, что муж несколько ночей был дома…
Мама родилась в конце 43-го. Ее рождение было омрачено войной и страшной семейной тайной. Когда я была беременна старшим сыном, меня просто накрывало чувством ужаса и стыда. Хотя ребенок — любимый, желанный, долгожданный на две семьи. Это были не мои чувства, но откуда они? Лишь когда уже старенькая бабушка поведала эту историю, прояснилось и отпустило…».
— Получается, что печальный опыт передается от матерей детям?
— Очевидно, что после войны многие семейные истории замалчивались, но послевоенным детям — 30–50-х годов рождения — было легче в том плане, у них сохранились хотя бы отрывочные воспоминания о пережитом. Им не пришлось ничего придумывать. Своим детям это первое поколение стремилось передать радость мирного неба над головой, но не истории о боли. Молчали даже не о страшном — о постыдном.
У меня была пациентка, которая категорически не хотела иметь детей. Выяснилось, что в ее семье во время блокады съели новорожденного младенца. Возможно, он умер от голода, но чтобы спасти остальных детей, его телом пришлось пожертвовать. Конечно, это была страшная тайна — лишь иногда невысказанное горе прорывалось скудным: «Что поделать, война! Мы не могли поступить иначе».
После того как мы добрались до самой сути, у пациентки все встало на свои места. Не только почему она не хочет рожать, но и отчего столь радикальная вегетарианка, и даже с чем связана ее аутоагрессия: ее тело было все в татуировках.
Екатерина Сажнева.
Тяжкий крест побед. Газета "Московский комсомолец" №27723 от 6 июля 2018 г.
(Продолжение следует).
Начало - Карма предков: те, кто родился после величайших катастроф ХХ века, несут в себе их отпечаток на уровне ДНК.
Источник - http://www.mk.ru/social/2018/07/05/karma-predkov-psikholog-povedala-potryasayushhie-istorii.html
Комментариев нет:
Отправить комментарий