Заметки украинского психолога из зоны АТО на Донбассе.
ПСИХОЛОГ НА ПЕРЕДОВОЙ.
К этой теме я шел давно, никак не решаясь ее затронуть, постоянно чувствуя, что чего-то не хватает.
Лишь на пятом месяце нахождения в зоне боевых действий (ЗБД), пережив и боле менее осмыслив пассивную фазу «перемирия», активную «Дебальцево» и снова войдя в «перемирие» стало понятно, что цикл завершился и его можно анализировать.
Определенным стимулом и своеобразной жизненной подсказкой стало начало публикации моих «Заметок...» и предложение коллег относительно психологической помощи (за это им отдельное спасибо).
Стало быть, пришло время отрефлексировать свое положение военного психолога в ЗБД.
Где-то в середине февраля по ТВ на канале «112 Украина» смотрел выступление профессора Князевича о необходимости проведения масштабной психологической работы с украинскими военнослужащими в процессе и после АТО.
Он сказал, что в стране уже есть около 30 тысяч подготовленных психологов, которые могли бы такую помощь оказывать.
Т.е., теоретически получается, что к каждому пострадавшему военнослужащему можно приставить персонального психолога.
Выглядит впечатляюще!
Но обратимся к реалиям.
Известно, что наибольшему травмирующему воздействию были подвержены первые добровольческие батальоны и военнослужащие, воевавшие больше на основе чувства патриотизма, нежели эффективного оружия и знания военного дела.
Среди них, по официальным данным, пострадавших от психологических травм оказалось около 80%.
Первые результаты психологической помощи, например тем же бойцам, вышедшим из «Иловайского котла», показали, что главным условием ее эффективности является то, чтобы психолог имел личный опыт нахождения «там».
Это и стало главной целью моего ухода в армию и работы в ЗБД.
Итак, за четыре месяца пребывания в ЗБД, пройдя как пассивные (перемирие) так и активные (боевые действия) фазы включая достаточно длительный период нахождения непосредственно на передовой, я практически не встретил реально работающих военных психологов.
Некоторым исключением стал пятидневный визит в один из наших батальонов, только что вышедшего с передовой, двух психологов-волонтеров.
Наибольший эффект от их работы, который восприняли бойцы — это было то, что они женщины.
Профессиональная же сторона оказалась мало эффективной.
Обобщая накопленный опыт, попробую в первом приближении в упрощенной форме сформулировать условия, позволяющие эффективно работать психологу на передовой и во второй линии.
1. Наличие личного опыта нахождения «там».
Но здесь важно не увлекаться и не забывать, что вы психолог, а не линейный боец.
Ваше основное оружие — слово.
Необходимо четко понимать, что в качестве «трехсотого» или тем паче «двухсотого» психолог никому не нужен.
И чтобы не стать «безвести пропавшим», необходимо лично для себя понимать и рефлексировать предел своего участия в событиях на передовой.
(По личному опыту, непосредственно на передовой можно находиться в период режима перемирия, а в период режима активных боевых действий лучше находиться на КП батальона).
2. Не «убегать от плохой жизни» в зону АТО в поисках новых впечатлений и дешевой рекламы, чтобы затем этим бравировать перед коллегами.
Но ехать в зону АТО только будучи состоявшейся личностью (в личностном, семейном, профессиональном и др. планах).ЗБР не воспринимает профанов и дилетантов.
3. Хорошо знать и беспрекословно выполнять правила нахождения на передовой, чтобы не быть там обузой и «белой вороной» — это не только ваше здоровье, но и жизнь.
4. Иметь личный опыт «одной жизни» с бойцами: дышать одним воздухом, есть из общего котла, спать в палатках и блиндажах, переживать одни события (например ранение или гибель товарищей) и т. п.
Но при всем этом вы не должны быть «своим парнем (девушкой)», но оставаться для них «другим», способным помочь узнать истину.
Если психолог женщина, она должна оставаться женщиной и не превращаться в солдафона, даже будучи в военной форме.
5. Иметь авторитет «нормального человека», способного понять другого человека, какой бы ни была заковыристой его жизненная и психологическая проблема, особенно та, которая проявилась в бою или при обстрелах.
6. Работать «с чистого листа».
Стараться не «давить на авторитет», а больше слушать и выходить на личностный контакт.
Боец должен видеть перед собой достойную личность, способную его понять.
Уметь «включать душу» в наиболее ответственные и драматические моменты.
7. Не стараться самому «вещать», но прежде всего выслушать.
Не пытаться «умничать», а максимально просто и осмысленно помогать искать суть проблемы.
8. По возможности уходить от контекста «травмы» и «болезни», но формировать смысловые содержания развития здоровой и полноценной личности под влиянием той же «травмы» как нормального последствия критической ситуации (что-то вроде посттравматического роста).
9. Главным в работе с личностью должен быть развивающий морально-этический (духовный) мотив (защита Родины, близких и родных, отстаивание своего личного и национального достоинства).
Показать бойцу, что после боя он получил возможность стать лучше (духовно богаче, сильнее смерти, укрепился духом и пр.).
***
Главная проблема психологической практики в АТО состоит в том, что взятая за основу традиционная психология, ориентированная на работу с «болезнью», здесь ограничена и неэффективна.
Поэтому нельзя просто использовать импортные методики, которые созданы в большей мере на основе опыта «захватнических войн».
Для нас в лучшем случае они могут создать лишь видимость профессиональной работы.
© Александр Ткаченко
Комментарии:
Читая это статью, нравится нам это или нет, а проблемы оказания психологической помощи участникам боевых действий схожи. Вопросы одни и те же - а ответы другие.
Мы раньше были одно государство, одна армия.
Нельзя недооценивать уровень подготовки украинских психологов, даже у противоположной стороны есть нужные пути решения.
Автор четко описал, что происходит. - «главным условием ее эффективности является то, чтобы психолог имел личный опыт нахождения «там».
Мы раньше обсуждали эту тему.
Даже противоположная сторона говорит, понять надо самому пройти это.
Разные воины – разные травмы, но возможно объединяет их одно: потеря товарищей; страх смерти (увечья); кризис веры не только в себя, но и в происходящее; недопонимание происходящего вокруг (иногда предательства близких);
страх плена (нахождение в плену); проявления иногда плохих сторон своего характера (неоправданная бравада, вседозволенность на войне, проявления своего превосходства перед пленными и т.д),
а потом адаптация к мирной жизни ее нормам (там ты герой, а тут все шло своим чередом); осознание того, что ты должен убивать противника (в мирной жизни это воспоминания об этом).
И многое другое, что происходит: подвиг, человеколюбие, спасение людей (очень часто мы видим, как бойцы со слезами на глазах спасают стариков, детей, животных).
Происходят изменения ценностей и целей в жизни человека.
И все это – отрицательное/положительное находится в одном человеке, в одной личности.
Психолог возможно должен осознавать, что военнослужащий, вернувшийся с войны это больше чем личность по учебникам (это целая история), с которой надо разобраться и помочь в дальнейшем человеку жить, сохраняя его физическое здоровье.
Мое мнение, если психолог осознает малую долю того, что я описала и готов терпеливо выслушивать (отсеивать некоторые эмоциональные выпады, приукрашенные истории) и готов пройти долгий путь возвращения человека с войны, он должен понимать какую ответственность берет на себя.
И снова повторю, в помощи должны участвовать врачи специалисты и клинические психологи, имеющие подготовку и опыт работы в данной области.
Ирина Терехова
.jpg)
.png)