Иоланта Бочкарева. ПСИХОЛОГ НА ВОЙНЕ. Продолжение.

ПСИХОЛОГ НА ВОЙНЕ. 

Наш собеседник — Иоланта Анатольевна Бочкарева, психолог ВСУ со стажем. 

Продолжение. 

Начало - https://aleksey-pelevin.blogspot.ru/2017/10/93.html

— Как быть с отношением общества?

— Зоны комфорта в нашей стране в целом нет. 

Ни социальной, ни общественной. 

УБД неловко даже показывать — никогда не знаешь, на какое хамство нарвешься. 

То есть даже у меня стресс показывать УБД, который я за полтора года честно заслужила.

Но в обществе всегда есть тот процент, для которых эти ребята — герои. 

Это важно понимать ребятам, что несмотря на скотское отношение со стороны власти, равнодушие тех, кто здесь живет, всегда есть люди, которые верят в то, что они — их защита, что они герои. 

Вот ради этих людей, ради своей семьи — всегда есть за что. 

А когда есть за что, пусть даже ради одного человека — этого уже достаточно. 

За что ты? За страну, за идею. 

Сейчас скажу неприятную правду. 

Когда начинаешь копаться, то часто оказывается, что патриотизм, Родина, близкие — всё это где-то там далеко. 

Как правило, то, за что борется человек, намного более заземленно, очень просто: зарплата, самоутверждение, самооценка, желание перемен или бегство из сложной жизненной ситуации. 

Это вызов самому себе, это вопрос самооценки. 

У нас война очень непростая, потому что у нас вокруг саботаж и подрыв. 

И деятельности, и духа. 

Если у нас ребята взяли позиции, потеряли побратимов, добыли трофеи, а их за это высобачили, лишили премии: «не надо наступать без приказа», «перемирие» — это подрыв мотивации. 

Поэтому точечно надо понимать, ради чего я там — не надо ничего глобального, пусть эта идея даже будет меркантильной, это неважно. 

Важно быть честным с самим собой и понимать, ради чего — тогда будет почва под ногами. 

Не надо ждать награды — её надо себе придумать. 

Что обрадует лично меня? 

Что я лично считаю наградой? 

Что меня мотивирует и вдохновляет? 

Внутри хаоса очень сложно это понять. 

И отчасти, работа психолога заключается в помощи нахождения смыслов и мотивации там, где всё это давно утеряно.

Война — это в какой-то степени природный отбор. 

Я тут в жёсткой позиции. 

Тот, кто хочет жить — найдёт способ выжить. 

Вот он бухает — его не вытащить. 

Что я могу сделать? 

Захочет, сильный? Выживет. 

У нас общество такое, что мы пытаемся со всех сторон себя подстраховать, мы не миримся с потерями, а нужно быть готовым к тому, что потери — это природный процесс. 

Процент самоубийств во всем мире одинаковый, несмотря на все реабилитационные программы. 

У нас на данный момент — 500 зарегистрированных самоубийств. 

Из тех, кто вернулся. 

Это чисто статистика по самоубийствам, а мы не знаем про алкоголиков и тому подобное…

Общество будет платить за скотское отношение к своим воинам. 

У нас общество расколото. 

И этот раскол — 50% проблем возвратившихся и 70% остающихся в окопах. 

«Правительство предало. Люди на гражданке не понимают нас». 

Ребята, которые возвращаются, слышат, что они не герои и зачем они туда поехали. 

«Что вы там делали? Я вас туда не посылал». 

Святость вещь хорошая, но доступная немногим. 

Я за честность. 

Мы в жопе, так что давайте учиться жить в жопе. 

Нужно понять для себя, за кого или за что ты воюешь — не требуй от других, чтобы они тебя наградили и признали. 

Даже если герои имеют на это право — у нас не то общество. 

Оно болеет сейчас и ему не до признаний своих героев. 

Пока мы будем верить, что нас кто-то наградит, мы будем сталкиваться с разочарованием и потерей смыслов.

— А как вы относитесь к религии, капелланам на войне?

— Вера и религия — вещи разные. 

Есть самоотверженные капелланы. 

Зачастую это либо действительно духовный человек, либо чисто классный мужик.

Встречала и очень достойных людей, и откровенных пиарщиков и адреналинщиков. 

Не складывается жизнь, не ладится с семьёй, либо внутренний конфликт, который толкает на изменения через трагедию. 

Разница между психологом и человеком от религии в том, что я работаю с человеком независимо от того, кто он и что он, я принимаю его целостно.

Понятие «грех» для меня понятие не рабочее. 

Есть понятие «проблема», «особенность», которую мы должны как-то разобрать, в зависимости от ситуации и наших возможностей. 

А в религии есть понятие греха. 

Чем занимаются мужчины в ситуации, например, когда они отстояли сложное дежурство, были под обстрелом, вернулись и сели пить чай? 

Рассказывают о своих сексуальных похождениях, о женщинах — это психофизиологическая разрядка. 

Это, по-своему, прикосновение к женщине, когда мужчина сильно эмоционально заряжен и напряжён, женщина становится расслабляющим фактором. 

Хотя бы разговор об этом. 

Там, где много смерти, всегда много секса. 

Этот механизм мне понятен чисто психологически. 

И тут капеллан. 

А он, например, целомудренный мужчина, всё только в браке — и вот он в какой-то момент начинает стыдить, говорить, что это большой грех, прелюбодеяние, и лучше бы сейчас покаяться. 

«Давайте об этом поговорим». 

Вопрос: вот он хорошо делает или плохо? 

По сути, закрывает им канал психологической разгрузки. 

Поэтому от капеллана требуется тонкость понимания ситуации и мудрость. 

Были такие, которым удавалось выдержать грань. 

Знаю хороший случай, когда капеллан здорово поддержал ребят после смерти товарища, которого разорвало на куски. 

Он поехал с ними отвозить собранные останки и сказал им: «Ребята, вы везёте всего лишь тело, а он с нами тут сейчас, его дух свободен, ему приятно, что вы заботитесь о его теле. Бог принял его». 

Это дорогого стоит — объяснить, что они сделали всё, что могли.

Сейчас повсеместно можно наблюдать проявления язычества на войне, где по ощущениям оно более уместно: бойцы часто используют позывные животных, сообразно своему характеру, поведению. 

В язычестве был Бог войны, то есть у тебя есть свой бог. 

Который поощряет агрессивные действия — это помогает, так как на войне христианское «нести мир-прощение» — это клинч, это вносит разлад душевный.

— А что с женщинами на фронте?

— По поводу любовных отношений — это нормально. 

Там, где много смерти — там много жизни, репродуктивные функции тоже никто не отменял, там они вообще на полную катушку работают, адреналин — нужно делать скидку на то, что это война, которая развивается всегда по своим законам. 

Есть такие, кто хочет в мужскую среду попасть — ну, тут и радость взаимная, не вижу в этом чего-то ненормального. 

А те девчонки-волонтёры, которые ездят туда без сексуального подтекста — они очень сильно помогают. 

Нужно понимать, что если меня кто-то обнял, и я знаю, что это не сексуальное домогательство, не приставания, а проекция матери, сестры, дочери, то это нехватка тепла.

Я понимаю это как психолог. 

А что думают окружающие в этот момент — это неважно. 

Историй полно будет — если их нет, их все равно придумают. 

Это стрессовый фактор для психологов… 

Молодым девочкам, до 25 лет, на войне делать нечего.

Часто женщины туда идут реализовать себя в мужском коллективе. 

Если есть психологическая травма в мужско-женской теме, то большая вероятность, что она может сильно развернуться, и проблемы будут у всех. 

Нужно делать тестирование до принятия в армию. 

А у нас в данный момент девиз: «всех брать, никого не выпускать».

— А женщине в цивильной жизни? Как быть, например, с изменившимся кругом общения мужчины, ведь зачастую у него появляются новые друзья — побратимы-фронтовики, с которыми он проводит много времени?

— Женщины часто испытывают ревность по отношению к окружающему миру своего мужчины. 

Нужно понять, что женщина — не центр вселенной, выработать в себе позитивное отношение к поствоенным братствам своего мужчины, проводить с ними время. 

Ребята были там вместе, когда жёны, родители и дети находились далеко. 

Они привыкли к экстриму, привыкли к борьбе со смертью, к тому, что могут погибнуть в любой момент. 

В определённом смысле они — самураи. 

Мужчина, знакомя женщину со своими сослуживцами, таким образом завуалировано посвящает женщину в свой мир — нужно думать не о себе, а принять это. 

Братство у нас — замена реабилитации по сути. 

Братства даже нужно поддерживать, чтобы ребята собирались вместе и что-то делали, строили какой-то общий дом, выезжали куда-то совместно.

— Вот как лагерь Кинбёрн или Пицца Ветерано сделали, где ребята вместе…

— Да, что-то такое: шефский детдом, садик, сделать качели — создавать социальные задачи. Ребят сильно обесценивают.

Иоланта Бочкарева. ПСИХОЛОГ НА ВОЙНЕ. Начало.

Иоланта Бочкарева. ПСИХОЛОГ НА ВОЙНЕ. Окончание.