С позиции академиков П.К. Анохина и К.В. Судакова, стадийность развития ПТСР можно рассматривать как череду формирований функциональных систем, способствующих адаптированию психологически травмированного человека к «требованиям» дальнейшей жизни (Анохин П.К., 1980; Судаков К.В., 1981).
Важным психотравмирующим фактором становится длительное пребывание воинов в зоне боев.
Казалось бы, хорошо известно, что многие из них в сражениях «закаляются», адаптируясь в смертельно-опасной обстановке они осознают себя стойкими, непобедимыми, неустрашимыми.
Обширные исследования боевого стресса в «афганской» и на «чеченских» войнах, проведенные Е.В. Снедковым, существенно дополняют и исправляют вышеприведенное суждение о «боевом закаливании».
Он обнаружил, что действительно на протяжении до 6-ти месяцев пребывания в боевой обстановке у 20,3% боевого контингента повышаются адаптивные способности личности, бойцы становятся стойкими, обстрелянными, способными успешно противостоять противнику.
У 42,6% воинов нет заметных эмоционально-поведенческих изменений.
Однако у 36,1% — возникает «стойкая социально-психологическая дизадаптация».
В боевых подразделениях, участвующих в боях от 7-ми месяцев до 1-го года, число солдат и офицеров с повысившейся адаптивностью к боевым экстремальным воздействиям уменьшалось до 5,8%
и, напротив, «стойкая дизадаптация», — нарушение способности адаптироваться к опасностям и тяготам войны, — была отмечена в 61,1%.
Пребывание более года в боевой обстановке создает такую «личностную дизадаптацию» у 83,3%; спустя год ни у кого уже не сохраняется повышенной адаптированности к боевому стрессу (Снедков Е.В., 1997, с. 31).
«Вероятность развития хронических последствий боевой психической травмы напрямую зависит от тяжести перенесенного стрессорного воздействия и продолжительности пребывания в условиях театра военных действий.
Она увеличивается у военнослужащих с наличием акцентуации характера эпилептоидного, гипертимного, неустойчивого и конформного типа» (Снедков Е.В., 1997, с. 44).
Привлекает внимание то, что во время локальных войн Советского Союза и России в минувшем столетии процент случаев «военной истерии» был меньше (по данным Е.В. Снедкова, там же), чем в ходе I и II Мировых войн (по данным С.Н. Давиденкова) (Давиденков С.Н., 1915; Психозы и психоневрозы войны, 1934 и др.).
Причина различия не только в разных методах диагностики, но и в том, что I и II Мировые войны были в значительной мере патриотичны и, что немаловажно, велись «публично».
Напротив, «афганская война» велась «секретно».
«Военнослужащим-афганцам», как правило не позволялось разглашать — где и как они были травмированы.
Даже их — убитых хоронили «секретно», не указывая, где погиб.
Это подавляло демонстративную (истероидно-конверсивную) составляющую в симптоматике ПТСР.
Во время «чеченских войн» к такой форме «подавления» прибавилось создававшееся СМИ отрицательное общественное мнение об этих войнах и о возвращавшихся с них ветеранах.
Их невольная истероидная демонстративность инвертировалась (превращалась) в другие проявления ПТСР.
Сравнивать ПТСР, возникавшие во время разных войн, — дело неблагодарное, так как не было единых критериев.
И все же.
Анализ клинических данных, накопленных во время Великой Отечественной войны, свидетельствует о том, что «были отмечены колебания в течении психотического процесса травматической этиологии от легкой оглушенности со спутанностью до картин тяжелой и ирреверзобильной травматической дедеменции.
Динамика описываемых форм представляется в следующем виде.
Частота процесса:
второй год войны — 5,5%,
третий год войны — 4,3%,
четвертый год войны — 2,4%.
Выписано в часть:
второй год войны — 23,1%,
третий год войны — 56,5%,
четвертый год войны — 20% к числу лечившихся.
Второй представлена группа экзогенных психозов.
Довольно обширное место в этой группе как специфические психозы военного времени занимают психозы в связи с тяжелой потерей и соматическим истощением.
Во второй год войны — 6,9%, в третий год — 7,2%, в четвертый год — 4,6% ко всему числу лечившихся в психотделениях.
Характерным клиническим ядром у больных этой группы является картина своеобразного гипоманиакального возбуждения часто со спутанностью, создающей картины подлинной спутанной мании.
В отличие от других форм экзогенного типа реакций, астения никогда не преобладает.
Больные весьма приподняты, возбуждены.
Наблюдается упорная асомния, переоценка собственных возможностей, постоянные переходы от благодушия к гневу, эксплозивным реакциям и двигательному возбуждению.
Интересно отметить, что в первые годы войны в обстановке тяжелых и изнурительных оборонительных боев, часто в обстановке окружения и пр., наблюдалось большое преобладание этих форм психоза, нежели в последнее наиболее благоприятные для фронта годы:
во второй год войны — 18,9%,
третий год войны — 10,2%,
четвертый год войны — 8%.
Такое демонстративное снижение случаев заболевания с острыми или более пролонгированными психогенными процессами, естественно, находит свое объяснение в изменившихся в благоприятную сторону условиях ведения войны, повышении морального состояния участников боев и прочих условиях позитивного порядка» (Гаврилова Т.В., 2005, с. 62).
Современные историки отмечают, что «советские психиатры единодушно указывают на сравнительную малочисленность психогенных, в частности истерических, реакций среди участников Великой Отечественной войны.
В этом, несомненно, сказываются высокий морально-политический уровень бойца Советской Армии и большая нервно-психическая выносливость советского человека» (там же с. 62–63).
Патетика этого суждения не должна вызывать недоверие к ней.
Я сам помню, что уверенность в разгроме фашизма преобладала во время Великой Отечественной войны и положительно влияла на стойкость населения СССР и Советской Армии.
Однако вызывает сомнение утверждение о том, что преобладала «сравнительная малочисленность психогенных, в частности истерических, реакций среди участников Великой Отечественной войны».
Тогда жестко карались любые проявления «пораженчества», «упадничества», «неверие в свои силы».
Потому заместители по политической части (замполиты) начальников военно-медицинских учреждений (медсанбатов, госпиталей и др.) часто были вынуждены корректировать сообщения (сводки) о диагнозах, уменьшая численность истериков, астеников.
Если бы замполиты не делали бы этого, то были бы наказаны за «плохую партийно-воспитательную работу».
Потому достоверность исторических документов может быть выявлена только с учетом лжи, заключенной в них.
Как указывалось, благополучное, не желающее омрачать своей жизни население США не было готово принять «вьетнамских ветеранов».
Это породило «эпидемию» самоубийств.
Тогда же возникли понятия «ПТСР» и «вьетнамский синдром».
Наиболее психотравмирующим фактором, усиливающим ПТСР у возвращающихся после боев в Афганистане «афганских ветеранов», было, напротив, неприятие их все более беднеющим населением СССР.
В последнее десятилетие коммунистического режима в советской стране была крайняя недостаточность продовольствия, одежды, жилья и длиннющие очереди во всех магазинах.
Афганские ветераны имели льготы, т.е. право вне очереди покупать еду, промтовары.
Это вызывало озлобление людей, стоявших там часами, «ветеранам кричали: “Убийцы! Недобитки!” или что-нибудь подобное, — писал тогда профессор Н.Н. Энгвер.
— Дело кончается либо драками, либо самоубийствами.
Я хочу, чтобы все поняли: “афганцы” приходят к мысли о самоубийстве потому, что для них непереносима мысль об утрате своей ценности, своего достоинства в глазах соотечественников, чье раболепное молчание не уберегло солдат от страшной судьбы.
“Афганцы” не могут перестать хотеть быть ценимыми.
Наша черствость ввергла их в войну, наша же черствость доводит слишком многих из них до самоубийств.
Этот урок афганской войны надо усвоить всем» (Энгвер Н.Н., 1991, с. 4).
Комментариев нет:
Отправить комментарий