Выиграть драгоценные минуты, которые позволят спасти жизнь человека. Не забыть о главном предназначении медика, когда в твоих руках - судьба раненого врага. Сохранить хладнокровие, очутившись на стыке двух миров - того, где идет война, и того, где течет обычная мирная жизнь...
О том, что такое - быть военным медиком в интервью рассказала парамедик волонтерской организации ASAP Rescue Юлия Паевская (Тайра). Преподаватель айкидо со стажем, Юлия вместе с группой единомышленников, которых окрестили "ангелами Тайры", занимается эвакуацией раненых в Донбассе на передовой. На счету "ангелов" свыше 400 спасенных жизней.
- Пятый год на войне. Не устали?
- Нет. Наверное, у меня в свое время включился какой-то усиленный режим, как в технике – в нем и работаю до сих пор.
- Но ведь спасать жизни – это, наверное, самое сложное и самое изнурительное занятие на войне.
- На войне все сложно. Не знаю, кому тут бывает легко. Конечно, медикам сложно. Очень велика ответственность и психологическая нагрузка. Поэтому для медиков особенно важно выезжать с передка хотя бы время от времени.
Медикам на войне чаще других приходится иметь дело с тем, чего подавляющее большинство людей вообще не видит. Ведь одно дело, когда человек умирает от старости или от болезни. И совершенно другое – когда погибает молодой здоровый пацан, которому жить бы да жить!
Это всегда тяжело. И именно медики на войне сталкиваются с этим особенно часто. Так что, конечно, бывают и психологические травмы.
- Как все начиналось, когда пришло время?
- С Майдана все начиналось. Я была медиком Майдана с первого дня противостояний на Грушевского. И вот так вот зацепилось – и пошло…
После Майдана Леша Арестович организовал программу "Народный резервист", это такие курсы были для тех, кто хотел хотя бы минимальные основы военного дела получить. И меня туда позвали читать тактическую медицину. Я ведь тренер с большим стажем преподавания. И я разработала целый курс. На тот момент в Украине тактической медицины не существовало как таковой. И я, наверное, одна из первых, кто начал читать этот самый такмед.
Я стала этот курс возить на фронт еще до начала лета. Когда появились первые раненые, я начала подольше оставаться на фронте. А дальше появились машины, люди, контакты… Мы становились все более и более эффективными как подразделение.
- Часто ли у новоприбывших случается шок при первом столкновении с войной в реальности?
- Бывает. К войне полностью подготовиться нельзя. Не думаю, что меня сейчас можно чем-то удивить. Я, наверное, видела уже или все, или практически все. Но сталкиваясь с войной впервые люди безусловно ощущают шок.
И есть люди, которые не могут этим заниматься в силу определенных причин или особенностей психологического склада. Но им всегда найдется применение. Совершенно не обязательно иметь дело с огневым контактом или с ранеными. Кто-то приезжает в качестве повара.
Как вот наша Кэт. Приехала, чтобы нам готовить, а по ходу выяснилось, что она – талантливый такмед. И мы ее научили. Мы проводим курсы для тех, кто ничего не умеет.
Никто не бросает на тяжелого раненого человека прямо с улицы. Сначала он в качестве стажера ездит с опытным водителем и медиком. Идет подготовка, и психологическая в том числе. Тогда и выясняется, сможет ли человек этим заниматься или нет. Пока не попробуешь – не узнаешь.
Сама по себе работа опасная, работа сложная, требует высочайшей концентрации внимания. Очень важно уметь оценивать ситуацию объективно. Конечно, любая наша оценка – субъективна по умолчанию. Но можно научиться максимально абстрагироваться, воспринимать ситуацию как можно более отстраненно.
- Речь о том, чтобы не лезть спасать кого-то, если высок риск погибнуть самому, как подчеркивают инструктора по тактической медицине?
- Нет. Если говорить о риске для жизни, действительно есть позиции, где очень опасно находиться. Туда не пойдут молодые мальчики и девочки. Туда обычно в очередь выстраиваются ребята, которые уже повоевали. Они вернулись на гражданку, но поняли, что здесь могут сделать больше. Вот и едут к нам в помощь.
Эти ребята уже нашли себе работу. И даже как-то существуют там, в мирной жизни. Но процесс адаптации после войны – дело сложное. И они, приезжая к нам на ротацию на две недели, на месяц, на полгода, для себя эту адаптацию немного облегчают.
- Тайра, пытаетесь ли отслеживать судьбы тех, кого вывезли?
- Это не всегда возможно. Но я стараюсь. Честно говоря, я даже лица не всегда узнаю – слишком много людей. А вот ранения, особенно тяжелые какие-то, неординарные, помню все. Бывает, человек говорит, что я его вывозила – а я не могу вспомнить, хоть убей. Пока он не опишет ранение.
- Часто звонят, чтобы просто сказать "спасибо" за спасенную жизнь?
- Да. Хотя на самом деле люди, как правило, стесняются мне звонить. Боятся оторвать от важных дел. В принципе, это правильно. Иногда я действительно чрезвычайно занята. И бывает забавно, когда ты сидишь где-то на позиции, идет обстрел, вдруг появляется телефонная связь – и тебе звонит кто-то с каким-то совершенно дурацким вопросом. Ты пытаешься сохранить вежливость, не потерять лицо – и ты, делая покер-фейс, говоришь в трубку: да-да, конечно. И тут – х*як! Ты быстро прощаешься – и даешь отбой.
Но бывают и совершенно не смешные ситуации, когда с идиотскими разговорами звонят, когда ты везешь раненого. В один из таких случаев я вдребезги разбила телефон. После этого я выбираю исключительно небьющиеся телефоны.
- Вывозим раненого. Я ставлю иглу в вену, подключаю систему, капаю – и в этот момент звонит телефон. Обычно в это время звонков очень много.
Пробиться сложно. И когда мы выезжаем в зону стабильного покрытия – сразу приходит 100500 СМС и звонков.
Координация в таких случаях иногда частично идет по телефону. Мне в любой момент могут позвонить, запросить состояние человека. Поэтому я всегда отвечаю на звонки. Не глядя.
Так случилось и в этот раз. Я поднимаю трубку – и слышу манерный женский голос: "Скажите, пожалуйста, как часто вы пользуетесь средствами по уходу за кожей?"
. Я сразу даже не поняла. "В смысле?" – переспросила. "Мы хотим вам предложить лечебную косметику"…
Тут меня прорвало: да твою ж мать! Вычеркните мой номер нахрен!
Это настолько… Слов не подберу даже…
- Это и есть та встреча с мирной жизнью, которая иногда здорово из колеи выбивает?
- Да. Два мира, два детства. Вообще люди не при делах! Они торгуют какой-то хренью для волос, для кожи, какими-то диетическими добавками. Ну п**дец, простите за выражение!
И ладно, если ты в момент столкновения с этой параллельной реальностью сидишь где-то на расслабоне, куришь. Тогда ты просто потроллишь эту девочку – и все закончится. Но когда у тебя тяжелый трехсотый, ампутация, тут кишки висят, тут кровь, ты рану ладонью зажимаешь – и вдруг это "Как часто вы пользуетесь?"…
- Что еще может привести вас в состояние бешенства?
- Да это не бешенство. Я вообще не подвержена таким слишком уж сильным чувствам, как бешенство, ненависть. У меня бывает священная ярость, когда идет бой – священная, подчеркиваю. Это уже нечто за пределами человеческих чувств. Но ненависти к врагам у меня нет.
Я несколько раз возила наших "оппонентов" - и потом долго анализировала свои чувства. Им оказывается такая же помощь, а иногда – даже больше необходимого, особенно, если случай тяжелый – чтобы потом не сказали ничего, чтобы довести его четко, живым. Сдать в лучшем виде. Потому что это – обменный фонд. Кроме того, он ведь – тоже чей-то сын. И я это понимаю.
Я их ни в коем случае не оправдываю. Они убивают моих побратимов. Они стреляли и пытались убить меня. Они много раз пробовали погубить моих "ангелов", раз**бошить наши машины… Но при этом ненависти к ним я не испытываю.
Я понимаю, что ими движет. Я даже допускаю, что отчасти они не виноваты… Но каждый получает то, чего заслуживает. В итоге все будет так, как должно.
У реально не воевавших - кстати, серьезные проблемы. Они чувствуют где-то, что люди от них ждут каких-то действий, а они на войне не были. Отсюда и появляются эти истории, когда человек в мирном городе начинает упрекать мирных: "Да я за тебя воевал!". Те, кто такое рассказывает, скорее всего, к войне не имеют никакого отношения. Те, кто воевал, ощущают по-другому все – и вряд ли будут этим кичиться.
У людей, которые возвращаются с войны, зачастую серьезные психологические проблемы, трудности в семьях… Я еще не знаю,что ждет меня, когда я вернусь домой. Не знаю, что я буду делать дальше. У меня есть несколько идей, но все они так или иначе связаны с войной, с обучением. Возможно, займусь военной журналистикой. Возможно, чем-то еще. Посмотрим. Главное, чтобы меня не разметало…
Среди бойцов, реально воевавших, прошедших серьезные бои, очень много суицидов. Многие спиваются. Потому что это стресс – и война, и возвращение с войны в мирную жизнь.
- Почему тяжело возвращаться?
- Понимаете, нас с рождения воспитывают в таких условных "коробках" - когда ограничения у нас справа, слева, сзади, снизу, сверху… И попадая на войну, люди, особенно те, кто много видел, много чувствовал, много пережил – из этой "коробки" выпадают напрочь. Ее больше не существует. Но по возвращении общество пытается нас в эти коробки снова запихнуть…
Так вот – ничего не выйдет. И отсюда идут проблемы большинства.
- Можно ли их избежать?
- Должны быть военные психологи, которые тоже прошли бои, которые тоже теряли друзей. Потому что ну не может помочь суровому воину, искалеченному, без руки, маленькая девочка-психолог, понятия не имеющая о том, каково это – собирать кишки друга по блиндажу. Что она может ему сказать? "Все будет хорошо"? Это очень важно сказать, как же. И именно от нее он должен это услышать.
И общество должно быть готово к встрече с прошедшими через ад. Каждый человек должен понимать, что перед ним уже не обычные люди. Если это не ваш знакомый, лучше быть нейтрально-доброжелательным. Так ребятам легче...
Комментариев нет:
Отправить комментарий